Плотничья артель - Страница 17

– На той неделе непременно, непременно, – опять поспешил я отвечать.

– Очень приятно, конечно, будет нам видеть вас у себя, хоть, может быть, вам будет у нас и скучно, – ядовито заметила младшая, Минодора; но потом, как бы желая смягчить это замечание, прибавила: – Мы хоть не имели еще удовольствия видеть вашу супругу, но уж очень много слышали о них лестного.

– А я, матушка, счастливее вас: имела честь видеть супругу Алексея Феофилактыча и вот при них скажу, не показалась она мне: старая, беззубая, нехорошая…

– О нет, вы шутите! – произнесла старшая, Нимфодора, в нос.

Арина Семеновна лукаво засмеялась.

– Неужели, матушка, вправду говорю? – отвечала она. – Красавица, писаной красоты дама. Вот вы, барышни, больно у нас хорошие, а она, пожалуй, лучше вас.

В такого рода разговорах мы шли, и я заметил, что если младшая, Минодора, язвила смертных больше словом, то старшая уничтожала их презрительным и гордым видом, особенно кланявшихся нам мужиков и баб.

Когда мы пришли к Арине Семеновне, она, конечно, захлопотала о приготовлении угощения нам. У нее, впрочем, были уж в гостях две попадьи и дьяконица, которые нам церемонно поклонились. Барышни, чтоб не уронить своего достоинства, сели на диван, а я, признаться, чтоб избегнуть разговора с ними, нарочно поместился у окна: но вдруг, к ужасу моему, старшая, Нимфодора, встала и села около меня.

– Что вы теперь сочиняете? – сказала она с улыбкою и слегка наклоняя голову.

Вопрос этот обыкновенно и при других обстоятельствах и от других людей всегда меня конфузит.

– Нет, я теперь ничего не сочиняю, – отвечал я, потупившись.

– В деревенском уединении, я думаю, так приятно сочинять, – продолжала пытать меня Нимфодора, устремив прямо мне в лицо пристальный взгляд.

– Да; но я занимаюсь больше хозяйством, – отвечал я, чтоб что-нибудь сказать ей.

– О, так вы и хозяин хороший! Как приятно это слышать! – воскликнула Нимфодора.

Почему это ей приятно слышать – не понимаю.

– Я недавно читала, не помню чье, сочиненье, «Вечный Жид» называется: как прелестно и бесподобно написано! – продолжала моя мучительница.

«Что ж это такое?» – думал я, не зная, что с собой делать и куда глядеть.

– Нынче, так это грустно, – снова продолжала Нимфодора, не спуская с меня пристального взгляда, – мы не имеем где книг доставать. Когда здесь жил, в деревне, Рафаил Михайлыч, с которым мы были очень хорошо знакомы и почти каждый день видались и всегда у них брали книги. Тут я у них читала и ваше сочинение, «Тюфяк» называется – как смешно написано.

Я начинал приходить в совершенное ожесточение. Чтоб спасти себя хоть как-нибудь от дальнейших разговоров с Нимфодорой, я высунул голову в окно и стал будто бы с большим вниманием глядеть на толпящийся тут и там народ. Из толпы, окружающей кабак, вышел Пузич с Козыревым; оба они успели, видно, порядочно выпить. Я еще прежде слышал, что Пузич подрядился у Фомкиной госпожи строить новый флигель, и у них, вероятно, были поэтому слитки. Пузич, увидев меня, остановился и поклонился, а Козырев, нахмуренный и мрачный, немного пошатываясь и засунув руки в карманы плисовых шаровар, прошел было сначала мимо, но потом тоже остановился и, продолжая смотреть на все исподлобья, стал поджидать товарища.

– Ваше высокоблагородие, позвольте с вами компанию иметь, – проговорил Пузич пьяным голосом.

– Нет, братец, в другое уж время, – сказал я, показывая ему рукой, чтоб он отправлялся, куда шел.

– Барин!.. Писемский!.. Господин! Позвольте с вами компанию иметь! – прокричал Пузич на всю уж улицу, так что Арина Семеновна, как хозяйка, обеспокоилась этим и подошла к окну.

– Нехорошо, нехорошо, Пузич, – сказала она, – мужик вы хороший, богатый, а беспокоите господ. Ступайте, ступайте!

– Арина Семеновна, позвольте компанию иметь! – воскликнул опять Пузич. – Ежели теперича барину, господину Писемскому, деньги теперича нужны – сейчас! Позови только Пузича: «Пузич, дай мне, братец, денег, тысячу целковых» – значит, сейчас, ваше высокопривосходительство. Что мне деньги! Денег у меня много. Мне барин, господин Писемский, его привосходительство, значит, отдал теперича все деньги сполна, и я благодарю, должон благодарить. Теперича господин Писемский мне скажет: «Подай мне, Пузич, деньги назад!» – «Изволь, бери…» Позвольте, ваше привосходительство, компанию мне с вами иметь?..

В это время вышел из-за угла Матюшка, что-то с несвойственным ему печальным лицом, и робко подошел к Пузичу.

– Дядюшка, дай два рублика-та, – пробормотал он.

Физиономия Пузича в минуту изменилась: из глупо подлой она сделалась строгой.

– Какие твои два рубли? – сказал он, обернувшись к Матюшке лицом и уставив руки в бока.

– Мамонька наказывала серп купить, жать нечем, – проговорил тот.

– Какие твои деньги у меня? За какие услуги? Говори! Ежели теперича ты пришел у меня денег просить, как ты смеешь передо мной и господином в шапке стоять? Тебе было сказано, на носу зарублено, чтоб ты не смел перед господами в шапке стоять, – проговорил Пузич и сшиб с Матюшки шапку.

Тот только посмотрел на него.

– Что дерешься? И на тебе шапка не притаченная, – проговорил он, поднимая шапку.

– Молчать! Поговори еще у меня! – продолжал Пузич. – Когда, значит, подрядчик с тобой разговаривает, какой разговор ты можешь иметь!

– Пузич, идемте, – проговорил октавой Козырев, которому уж, видно, наскучило ждать.

– Идем, идем, Флегонт Матвеич, – отвечал Пузич, – дураков, значит, надо учить, ваше привосходительство, коли они неумны, – отнесся он ко мне и, очень довольный, что удалось ему перед всем народом покуражиться над Матюшкой, пошел с Козыревым опять, кажется, в кабак.